Доклад Гилы Офер «Прощение и непрощение в групповом анализе» был представлен на XIII Ставропольской психоаналитической конференции «Восстановление разрушенного», прошедшей 19-21 мая 2017 года
Гила Офер (Тель-Авив, Израиль) – доктора философии, клинический психолог, обучающий психоаналитик и группаналитик. Один из основателей и прошлый президент Тель-Авивского института современного психоанализа, основатель и член Израильского института группового анализа. Кооптированный член Исполнительного совета, бывший руководитель секции группанализа ЕФПП, координатор восточно-европейских стран ЕФПП.
Как на отверженной земле
Цветы не прорастут,
Так в убежденности слепой
Шаги вперед замрут.
Способны этот мир вскопать
Сомнения, любовь,
Подобно плугу иль кротам,
И оживет все вновь.
И шепот легкий пролетит,
Взойдет весной ростком
На той земле, где лишь вчера
Разрушенный был дом.
(оригинал: Иехуда Амихай)
(переложение на русский:
Татьяна Характерова)
Великодушие – это самое важное явление, обеспечивающее длительность межличностных отношений. Оно оказывает громадное влияние на психическое, а возможно, и на физическое здоровье (Thoresen et al. 2000) как жертвы, так и виновника, а также на их способность к действиям, жизнестойкость, равно как и прочие аспекты жизнедеятельности (McCullough et al. 2002). Тем не менее, процесс прощения может быть сложным в осуществлении, а потому отношение к нему неоднозначно. В процессе прощения выделяют две стадии. Первая стадия – это репарация и самокритика (самоанализ), вторая – процесс межличностного, межсубъектного соотнесения. Структура и культура группового анализа обеспечивает пространство, в котором присутствие свидетелей и замещающее прощение способствуют развитию этого процесса.
Прощение и непрощение в групповой терапии
В данной статье рассматривается проблема прощения и непрощения как процесс и как действие, которое может последовать за нанесенной обидой как за некоторым актом, совершенным обидчиком и нанесшим ущерб другому лицу.
Согласно «Википедии», прощение – это психический, эмоциональный либо духовный процесс, посредством которого человек больше не чувствует нанесенной обиды либо гнева по отношению к другому лицу в плане действия, которое ими воспринималось как оскорбительное, противоречивое либо ошибочное. Можно также рассматривать прощение как прекращение требования осуществления действий карательной либо восстановительной природы. И, наконец, прощение может рассматриваться как решение «отпустить» прошлое, например, принять факт того, что сделанного не вернуть, а значит, что теперь этого уже не изменить. Следует отметить, что эти определения отрицательны по своей сути: в них говорится о том, чем прощение не является и от чего человеку следует отказаться: отказаться от затаенной злобы, отказаться от того, что причитается ему/ей в силу нанесенного оскорбления, прекратить обиду.
Вопрос прощения фундаментален как в плане жизнеспособности межличностных отношений, так и в плане психического благополучия оскорбленной стороны, а зачастую и самого обидчика. В течение всей жизни человеку приходится переносить оскорбления, обиду, травмы, наносимые другими, и восприятие обиды может быть реалистичным либо характеризоваться чрезмерной реакцией. Способность эффективно и адаптивно справляться с нарциссическими ранами, наносимыми иными лицами, – это проблема, присущая людям, которая никогда не прекращается. Даже будучи младенцем, ребенок вынужден испытывать гнев и ярость, являющиеся результатом разочарования, испытываемого от воздействия ухаживающих лиц. Развитие способности прощать оказывает серьезное воздействие на межличностные отношения и даже на креативность, продуктивность и здоровье человека (Horwitz, 2005). Тем не менее, прощение влечет за собой немало сложностей и неоднозначности, которые проявляются в двояком (двойном/twofold) отношении к предмету, который будет обозначен ниже. Основной посыл Хорвица (Horwitz, 2005) в его главной статье «Способность прощать: внутрипсихический и эволюционный взгляд» заключается в том, что прощение – это способность. Способность во многом имеет отношение к степени того, насколько человек может преодолевать расщепляющие тенденции и достигать интеграции само- и объект-репрезентации. Это касается больше иных способностей к взаимодействию, таких как способность к переживанию, способность быть одному, способность к репарации и гореванию, нежели способностей Эго, таких как тестирование реальности, контролирование порывов, а также устойчивость к тревоге. В этом контексте Хорвиц также классифицирует ментализацию как способность к отношениям, поскольку она определена как способность понимать то, каким образом мотивы и потребности влияют на поведение, а также потому, что это подталкивает человека к сопереживанию эмоциональных реакций других, включая обидчика, обеспечивая инфраструктуру непростого процесса прощения.
В нашей повседневной жизни выражение «Простите» является одним из наиболее часто употребляемых. Тем не менее, мне удалось обнаружить, что до недавнего времени большинство концептуального материала, написанного о прощении, большей частью было ограничено христианскими и теологическими журналами, таким как «Christianity Today» или «The Scottish Journal of Theology». Достаточно удивительно то, что психоаналитическая литература практически «молчит» по этому поводу или, по словам Ахтара, «Психоанализу мало что есть сказать о прощении» (2002, p.175). Что касается группового анализа, то тут еще меньше написано на эту тему (Van Noort, 2003); Urlich et al, 2010).
Кто-то может возразить, что прощение не имеет отношения к психоанализу (для выяснения возможных причин, см. Akhtar, 2002; см. также Smith, 2008). Те, кто все же видит данное отношение, заявляют, что способность прощать касается раннего развития индивида, а также интер-субъективной сферы. Таким образом, согласно нынешней теории неспособность прощать есть, прежде всего, нарушение развития, имеющее отношение к страху ретравматизации в результате обиды и стыда обиженной стороны от того, что он/она допустили оскорбление в свой адрес.
Пробелы, существующие до настоящего времени в отношении прощения в психоаналитической литературе, равно как и вновь возникший интерес к этому вопросу, могут иметь следующие объяснения:
- Прощение всегда было значимым элементом в разных религиях, а потому могло восприниматься как некая запретная зона для психоанализа. Оно связано с Библией, религией и теологическими рассуждениями. McCullough, Pargament и Thoresen относят это теоретическое «пренебрежение» к «традиционным связям между прощением и религиозной верой, а также к неприятию религиозных вопросов социальными науками» (2000, p.3).
- Просьба о прощении и получение прощения иногда рассматриваются как неискренние либо расцениваются как формальные реакции, нечто вроде подставить другую щеку, подавить гнев либо как некоторая форма мазохизма.
- На протяжении большей части своего существования психоанализ рассматривал себя как психологию одного человека, концентрируясь на интрапсихических процессах. Прощение рассматривалось как поведенческая активность, относящаяся к межличностной сфере и не имеющая ничего общего с внутренней работой. Лишь недавно акцент на отношенческом и межсубъектном аспектах создал пространство для психологии двух человек.
- Вражда между людьми и кровопролитие среди них, происходящие по всему миру: Сирия, Израиль и Палестина, Англия и Ирландия, Южная Африка, бывший СССР, Ангола - а также стремление достичь мира выводят возможность примирения на первый план. Наиболее выдающимся решением стало создание комитетов правды и примирения в Южной Африке, что было сделано по задумке Нельсона Манделы. В таком контексте психоаналитические теории получили толчок со стороны политических событий к тому, чтобы по-новому концептуализировать прощение и рассмотреть его роль в современной личной и социальной жизни (Volkan, 2001 and in this volume).
Проще говоря, проблема прощения вызывает определенную эмоциональную неоднозначность. Прощение часто играет определенную роль в восстановлении отношений с любимым, либо некогда любимым, объектом; в регенерации поврежденных и зачастую диссоциированных частей психики. Способность к прощению исключительно важна, обозначая существование эго-способностей и эмоциональной зрелости, тем самым содействуя установлению более здоровых межличностных отношений. Однако, если обида была сильной, желание мести зачастую мешает либо исключает прощение. Эмпирические и прочие исследования показывают связь между способностью прощать и хорошим состоянием психического здоровья, демонстрируя, что люди, умеющие прощать, более радостные и здоровые нежели те, кто не может прощать и таят обиду (Thoresen, Harris and Luskin, 2000, pp.254-280). Тем не менее, прощение может также быть проявлением патологического сочетания факторов. Так, например, прощение может иногда считаться проявлением отрицания либо отказа принять внутреннюю либо внешнюю травматическую реальность, как будто бы человек говорит: «Этого не было» или «Эта реальность абсолютно ничего не значит». У некоторых людей даже развивается хроническая потребность в торопливом принятии и прощении. Это характерно для людей, которые всегда пытаются задобрить других, успокоить и умиротворить, мазохистских либо деструктивных личностей, которые обычно видят обидчика как жертву, а потому создают ложное и поверхностное прощение (Akhtar, 2009).
Неоднозначность вокруг прощения можно увидеть в Библии, как в христианстве, так и в иудаизме. С одной стороны, иудаизм обязывает оскорбленную сторону простить и примириться с обидчиком, если он выразил сожаление. Христианство также полагает прощение религиозной обязанностью, наложенной на каждого верующего: «Как Господь простил вас, так и вы прощайте» (послание к Колоссянами, Глава 3, Стих 13). С другой стороны, хотя Библия и признает ценность прощения, в ней содержится как минимум один пример крайне непрощающего отношения. Хотя течение времени стирает даже грехи и обиды заклятых врагов, Тора предупреждает против применения данной особенности человеческой природы к амалекитянам: «Помни, что сделал тебе Амалек в пути, когда уходили вы из Египта; как застал он тебя в пути и перебил у тебя всех ослабевших, что позади тебя, а ты был изнурен и утомлен... […] И вот, когда успокоит тебя Господь, Бог твой, от всех врагов твоих со всех сторон, […]сотри память об Амалеке из поднебесной; не забудь» (Дварим, 25, 17-19). Причем стоит отметить, что данный наказ применим независимо от времени, места и обстоятельств. Он занял настолько центральное место, что Талмуд определяет его как одну из первых трех заповедей, которые надлежит исполнить, как только народ Израиля обретет независимость. Неспособность выполнить эту миссию привела к тому, что король Саул лишился короны. Это показывает нам, что в случае, если нарциссическое оскорбление имеет самую серьезную форму, как в случае Амалека, напавшего на слабых и отставших людей, прощение невозможно.
Я полагаю, что процесс прощения включает в себя две стадии. Первая подразумевает внутриличностную репарацию: для того, чтобы состоялось истинное прощение, должна иметь место репарация как рефлексивный, внутренний процесс. Вторая стадия подразумевает межличностный процесс – контакт между оскорбленной стороной и обидчиком, включающий признание того, что было совершено некорректно.
Внутренняя стадия
Истинное прощение предполагает значимый внутренний процесс, который сталкивает человека с глубокими эмоциями, вызванными оскорблением. Боль и гнев требуют сознательной и бессознательной проработки. Если гнев, жажда мести и горе, порожденные обидой, не займут своего должного места, то истинное прощение станет невозможным, а злоба может даже усилиться. Самая сложная часть этого процесса подразумевает проработку как гнева, так и обиды, сознательно и бессознательно. Для того чтобы ушла обида и прочие сильные негативные чувства, требуется время. Кроме того, этот внутренний процесс требует способности видеть обидчика в более полном контексте, комплексно: плохого и хорошего, слабого и сильного. Это также подразумевает преодоление механизмов защиты, таких как расщепление объекта на хороший-плохой, а также создание целостного видения другого человека. Значение прощения – это не замещение ощущения ненависти ощущениями любви, а обеспечение более реалистичного взгляда на другого человека во всей его целостности. Более того, сложность этого процесса не позволяет нам гарантировать полного прощения в каждом случае. Мы можем видеть что угодно – от полнейшего прощения до решения не снижать уровень своих претензий и желания отомстить. Наконец, сложность приведения этого процесса к полному завершению может быть обусловлена несколькими факторами: страхом ретравматизации, желанием отомстить, садизмом, чрезмерной привязанностью (т.к. враждебный настрой не позволяет полностью отказаться от объекта), стыдом, завистью и чувством власти над обидчиком.
При осуществлении здоровой репарации субъект должен смириться с недостатками, нарциссическими ранами, ментальными разрывами, нелюбимыми качествами в себе, а также с несовершенством объекта. Эта работа траура, потому что без истинной внутренней трансформации невозможно настоящее прощение. Репарация запускает действие в реальном мире. В случае, который мы рассматриваем, таким действием является акт прощения.
Межличностная стадия
Вторая стадия не менее важна. Это межсубъектная, реляционная стадия, происходящая между двумя людьми. Для того чтобы это произошло, этим двум необходимо встретиться, вступить в контакт друг с другом: обидчик должен признать совершенное им плохое действие, причем у обеих сторон должна иметь место эмпатия. Только после этого процесс прощения может произойти в полной мере. Иногда, когда встреча между обидчиком и оскорбленной стороной невозможна по разным причинам, есть возможность встречи оскорбленной стороны с другим лицом (напр., с терапевтом), посредством чего возможно наступление замещающего прощения.
Ниже я приведу два популярных примера, иллюстрирующих обе позиции: в одном из примеров представлен истинный и полный процесс прощения, а в другом – непрощения. В фильме «Непокоренный» (Invictus, режиссер Клинт Иствуд), демонстрирующем прощение, которое наступает после внутренней репарации и межличностного взаимодействия, и которое имело место в реальности, рассказывается о Нельсоне Манделе и о его желании прощать после его избрания президентом Южной Африки. Проведя тридцать ужасных и полных боли лет в заключении, Мандела обретает свободу, а позднее становится президентом. Он заявляет: «Выбросьте эти ножи, оружие, мачете в океан, и так начнется примирение». В фильме сделан акцент на примерах внутренней репарации Манделы. Находясь в тюрьме, он много читал литературы «белых», стихов на их языке и т.д. Он провозглашает, что никогда не уподобится тем, кто подвергал его мучениям, он отказывается идентифицировать себя с ними, чтобы не стать одним из мучителей. В фильме он решает оказывать поддержку южноафриканской команде по игре в регби, состоящей исключительно из белокожих игроков, за исключением одного единственного черного. Эта команда как проклятье для чернокожего населения, поскольку она представляет собой апартеид и африканеров, которые подавляли и унижали их в течение многих лет. Кроме того, они не понимают самой игры. В начале фильма чернокожие поддерживают команду из другой страны и болеют против своей команды. Она действительно терпит поражение. Несмотря ни на что, вопреки мнению группы советников, вынужденный противостоять всей той ненависти, которая имеет место между белыми и черными, Мандела решает поддержать национальную команду. Через год она выигрывает кубок мира. В кино показано, что он не забыл ничего из того, через что ему пришлось пройти, он даже отправляет команду посетить тюрьму, в которой содержался он сам, но он все еще желает прощать и смотреть вперед. Он говорит: «Прощение дает свободу душе. Оно отгоняет страх, а потому является мощнейшим оружием».
В этом контексте стоит отметить идеологию зулусов «Ubuntu», что означает «гуманность, сострадание». Это африканское мировоззрение, согласно которому гуманность каждого человека исходит от гуманности других. Некоторые говорят, что именно благодаря этому понятию двигалась работа Комитетов Истины и Примирения, которая последовала за падением апартеида в первой половине 90-х.
Другой пример демонстрирует попытку, которая не принесла истинного прощения. Это история письма, написанного Кафкой своему отцу. В ноябре 1919 года Кафка написал отцу письмо, попросив мать передать послание, надеясь, что это поможет исправить их очень нехорошие отношения. Мать не передала письмо, а, напротив, отправила его обратно автору. В письме Кафка пытается разобраться во всей глубине пропасти, лежащей между ним и его отцом, чтобы рассмотреть причины, а возможно, и достичь некоторого примирения или прощения.
Мне кажется, что Кафка неспособен что-либо исправить, причем, не просто потому, что письмо не дошло до адресата. Кафке действительно удается дойти до истоков процесса, имевшего место между ним и его отцом, но он не достигает мира, не достигает средства контроля над своим гневом, а голос его пронзает отчаяние. Процесс репарации неполон, и, естественно, прощения не дано.
Кафка пишет: «Дорогой отец, ты недавно спросил меня, почему я говорю, что боюсь тебя […] и теперь, когда я пишу, мне мешает страх перед Тобой и его последствия […] Тебе дело всегда представлялось очень простым, по крайней мере, так Ты говорил об этом мне и – без разбора – многим другим. [...]. Ты требовал за это не благодарности […], но, по крайней мере, хоть знака понимания и сочувствия. вместо этого я с давних пор прятался от Тебя в свою комнату [...] и вообще никогда не проявлял родственных чувств. [… Ты] упрекаешь меня в холодности, отчужденности, неблагодарности […]
Это твое обычное суждение я считаю верным лишь постольку, поскольку тоже думаю, что ты совершенно неповинен в нашем отчуждении. Но так же совершенно неповинен в нем и я. Сумей я убедить тебя в этом, тогда возникла бы возможность […]хоть какого-то мира, и даже если твои беспрестанные упреки не прекратились бы, они стали бы мягче».
Здесь Кафка говорит, что отец обвиняет его в неблагодарности, и полностью вменяет ему в вину жесткость сложившихся между ними отношений. По сути, он одновременно обвиняет отца и требует от отца, чтобы тот прекратил обвинять его.
Он добавляет: «Правда и то, что ты вряд ли хоть раз по-настоящему побил меня. Но то, как Ты кричал, как наливалось кровью твое лицо, как торопливо Ты отстегивал подтяжки и вешал их на спинку стула – все это было для меня даже хуже. Вероятно, такое чувство у приговоренного к повешению. Если его действительно повесят, он умрет, и все кончится. А если ему придется пережить все приготовления к казни, и только когда перед его лицом уже повиснет петля, он узнает, что помилован, он может страдать всю жизнь».
Мы видим проникновенное, трогательное и призванное свести счеты воззвание сына, который никогда не получал никакого признания от отца, а напротив, регулярно подвергался унижениям. При этом он готов, если не сказать, что он сильно хочет, его простить. Тем не менее, он не может этого сделать: не признавая этого, он все равно не отказывается от своих обвинений, полагая, что его отец – единственный, кто до сих пор выдвигает обвинения. Он может избавиться от «хватки» отца, которую все еще ощущает на себе, – от деструктивной хватки, которая обеспечивает внутренне присутствие у него садистского внутреннего объекта. Поскольку обидчик-отец не признает нанесения обиды, сын полностью запутался в этой ловушке отрицания. Процесс репарации тоже неполон, но чего больше всего не хватает, так это уровня фактического межличностного взаимодействия, включая признание вины либо сожаления, что позволило бы процессу прощения состояться.
Прощение в групповом анализе
Если мы будем рассматривать способность прощать как здоровую (хотя ни в коем случае и не ради того, чтобы просто успокоиться), важно обратить внимание на то, какой вклад вносит группа в развитие данной способности. Групповой анализ – это отличный инструмент, предлагающий разные возможности для того, чтобы справиться со сложной задачей прощения. Посредством матрицы переносов и контрпереносов между самими членами группы, а также между членами группы и ведущим возникают множество путей к прощению себя и других.
Я начну с описания случая, состоящего из трех частей и имевшего место в ходе сеанса группового анализа.
История группового прощения из трёх частей
Часть I
Эли, мужчина 58-ми лет, и Омер, которому 32 года, находятся в групповой терапии уже несколько лет. В группе 8 членов. Омер холост. Он страдает от избыточного веса. Он говорит группе, что хотя он и хотел бы сбросить вес к предстоящей собственной свадьбе, которая состоится через год, он не считает, что это стоит усилий. Члены группы пытаются объяснить, каждый по-своему и в достаточно отзывчивой форме, почему именно сбросить вес так важно. Они также ссылаются на сам смысл того, что значит быть толстым. Омер отрицает все доводы. Очевидно, что в своем сиюминутном нежелании слушать он занимает оборонительную позицию, а потому достучаться до него невозможно. Эли, достаточно полный человек и еще недостаточно тонко разбирающийся в эмоциональных тонкостях, упорно продолжает объяснять, почему сгонка веса столь важна. В итоге он теряет терпение и, покраснев, говорит: «Ты только посмотри на себя! Тебе нужно сбросить вес! Ты нездоров! Сходи к врачу, и тот расскажет тебе про твое повышенное давление! Про сердечный приступ, который может случиться с тобой в любую минуту! Ты обязан согнать вес!».
Омер, который уже с трудом принимал переживания и увещевания группы (хотя он сам их попросил), начинает злиться и отвечает в ярости: «Ты никто, чтобы указывать мне, господин требовательность и слабоволие!» - и тому подобное. Группа несколько минут молчит. Потом кто-то обращается к Омеру и говорит: «Но он ведь желает тебе только добра, даже если он говорит это именно так…». Омер отвечает: «Я не позволю ему унижать меня таким образом, я ему не марионетка. Я не хочу, чтобы он думал, что имеет право контролировать меня. Мне хватило этого от моего отца, и с тех пор я с ними почти не разговариваю, только здороваюсь и все!». Эли извиняется перед Омером и говорит, что, наверное, он забылся, но он желает только добра. Омер отвечает: «Mach nishtkeintoives» («Не надо мне Вашего добра», евр.). Я сам все это понимаю». Они оба немного успокаиваются, а их лица становятся прежними. После этого группа обсуждает их взаимодействие. Они говорят, что если Эли хочет оказать на человека влияние, то это следует делать с эмпатией, через понимание того, что переживает человек, а не через чтение ему лекций. После этого Омер рассказывает о строгом и жестком отношении отца к нему и о том, как в свои поздние подростковые годы он никогда не осмеливался ему возражать. Однако он получил извинения Эли.
Часть II
Спустя две недели Эли рассказывает о сложной стычке, которая случилась у него с сыном. Его сыну 28 лет, он студент. Он взял машину отца без разрешения, пока Эли спал. Сын вернулся через пару часов. На машине была небольшая вмятина. Эли говорит, что приказал сыну починить машину за свой счет, хотя стоимость ремонта была несколько тысяч шекелей. Он уже начинает сомневаться, поскольку такое редко случается, а сын явно не хотел ничего плохого. Члены группы пытаются понять и выражают разные мнения. Омер единственный из тех, кто настаивает с яростью, что никакого обсуждения и быть не может, а сын обязан оплатить ремонт машины несмотря ни на что. Он несколько раз повторяет это, и Эли не знает, что ему ответить. Потом кто-то из членов группы говорит Омеру, что он разговаривает с Эли точно так же, как Эли разговаривал с ним две недели тому назад: «Боже, как же вы оба похожи друг на друга!». Члены группы обсуждают общее наблюдение, что в этих двух случаях отношения Эли и Омера во многом напоминают отношения Эли и его сына, а также отношения Омера и его отца. Омер смущен и признает, что действительно вел себя как его отец и что он вдруг смог его понять.
Часть III
Примерно через месяц Омер рассказал, что он больше не разговаривает со своим отцом. Он сказал, что отец его сильно обидел. Отец хотел узнать мнение Омера о своем новом офисе. Когда Омер сказал: «Ты выбрал себе очень страшный офис», - отец ответил, что ему наплевать на безвкусное мнение Омера. Он просто нагрубил Омеру. Некоторые члены группы с пониманием отнеслись к злости Омера, но Итай, еще один из членов группы, вдруг сказал: «Но ты же первым оскорбил его!». Омер всегда с почтением относился к Итаю и прислушивался к его мнению. Сейчас, выслушав Итая, он помолчал с минуту, а потом спросил его, почему он так считает. Когда Итай объяснил свою позицию, Омер сказал, что он вдруг начал понимать, что тоже обижает отца, а отец все равно старается быть поближе к нему. Не следующей встрече он сообщил всем, что снова разговаривает с отцом.
Данный пример демонстрирует, как группа помогает Омеру простить своего отца как за нынешнее оскорбление, так и за прежние. Процесс прощения проходит в несколько этапов, через групповой процесс. Первая стадия – Омер получил извинения Эли, что позволило ему успокоиться: обидчик, хоть и не желавший дурного, просит прощения. В этом случае группа помогла Омеру в горевании из-за того, что его отец не такой, каким он хотел бы его видеть, но при этом группа не сделала ничего, чтобы привести его к прощению. Вторая стадия – Омер обнаруживает, что в его поведении немало общего с поведением Эли (или с поведением отца).
Группа помогает ему провести требуемую внутреннюю работу, что приводит к тому, что он перестает все видеть в черно-белых тонах и обнаруживает, что ни один человек не является полным злодеем либо святым, что нет частичных объектов, но есть целостные, в которых присутствуют как плохие, так и хорошие качества. И здесь группа тоже оказывает поддержку, принимая, но не отстаивая какое-либо прощение. Третья стадия влечет своего рода регрессию, в силу которой Омер снова видит своего отца плохим объектом, не задумываясь о тонкостях их взаимодействия. Группа, как активный свидетель, помогает ему осознать, что и он наносит обиду. Тем не менее, его никто не осуждает и не выносит приговора. Этот процесс позволяет ему понять своего отца. Его потребность в том, чтобы простить, растет, и, в конце концов, он прощает. Так он смог применить взаимодействие, имевшее место в группе, к его отношениям с отцом за пределами группы.
Замещающее индивидуальное прощение в межгрупповых встречах
Ниже приведено описание еще одного случая встречи немцев и израильтян, которые проводили совместную работу раз в год в течение более чем пяти лет.
В данном семинаре немецкие участники, дети нацистов, прорабатывали чувство вины, связанное с историей Холокоста. Израильтяне же прорабатывали опыт второго поколения – детей родителей, которые стали жертвами нацистов. Чувство вражды между двумя группами иногда было спрятано ради дружбы, но иногда оно все же выходило на поверхность. В ходе одной из встреч немецкий аналитик положил перед членами два толстых фотоальбома. На обложках альбомов было изображение немецкого шлема со свастикой. Со слезами на глазах он сказал участникам: «Я нашел эти альбомы, они были спрятаны на чердаке у моего отца».
Группа застыла, как парализованная. Комнату наполнил неприкрытый ужас. После длительного молчания одна из участниц вдруг вспомнила о просьбе своего отца, сделанной перед тем, как она отправилась в Германию. Он сказал ей: «Когда ты встретишься с немцами, я хочу, чтобы ты рассказал им следующую историю».
Ее отцу было 16 лет, когда немцы оккупировали Голландию и выгнали всех учителей-евреев. Тогда он решил уехать из Голландии. Он взял велосипед, чтобы отправиться в неоккупированную часть Франции. На границе с Бельгией его остановили два немецких солдата, одному из которых было около 20, а другому около 45. Они обыскали его сумку. Поверх остальных вещей в сумке лежала коллекция марок, а под ними – одежда. На дне лежал маленький футлярчик, украшенный вышитой звездой Давида. Внутри него находились талит и тфиллин, полученные на празднование бар-мицва. Конечно, сразу стала очевидна его принадлежность к евреям. Молодой солдат, тут же поняв это, быстро сложил вещи и прикрыл их марками вместо того, чтобы задерживать юношу, и показал ему жестом, что тот свободен.
Эту участницу-психолога отец попросил рассказать историю, чтобы показать, что даже в самые чудовищные и ужасные времена были люди, обладавшие совестью, подобные лучу света в темноте, которые позволяли людям в самые плохие времена верить в существование добра в мире. Это придавало жизни смысл.
Группе требовался данный луч света, чтобы напомнить в этот шокирующий момент, что участник-немец тоже был человеческим существом, полным боли и невыносимой вины; по сути, это была замещающая вина, которая требует человеческого отклика.
Спонтанная реакция израильского аналитика в рамках матрицы данной конкретной группы дала возможность немецкому аналитику пережить встречу с человеком, когда обе стороны увидели и признали ту огромную боль, которую он испытывал. Я думаю, что через межличностное взаимодействие, обеспеченное группой, общую эмпатию, полученную немецким аналитиком, и через свидетельское участие всех остальных членов группы он смог достичь замещающего прощения, а отношения внутри группы, где одни были виновными, а другие – праведниками, изменились.
Группа предлагает переходное пространство, где можно вести игру в самом широком смысле этого слова. Данное игровое пространство включает в себя два элемента, которые способствуют процессу прощения: один элемент – это свидетельское участие группы, которое подтверждает оскорбление и боль, причиненную этим оскорблением, является активным и поддерживающим и служит символом надежды. В терминах эго-психологии, такое свидетельское присутствие выступает в качестве зеркала, а группа является объектом самости. Однако свидетельство – это также и независимая терапевтическая функция, которая одновременно неинтерпретативная и необязательно является объектом самости (Ullman, 2008). Это своего рода выслушивание, которое дает подтверждение страданиям и в то же время стремится понять их смысл (Poland, 2000). Данного свидетеля можно полагать «живым третьим». Факт того, что мать Кафки не передала его письмо отцу, лишило их присутствия «живого третьего», который мог бы увидеть обе стороны и эмпатически выступить в роли свидетеля каждой из сторон. У Манделы и Комитета Истины и Примирения был такой третий в лице мирового сообщества, поддерживающего их усилия. Возможно, что для диады слишком сложно будет справиться с собственными обоюдными признаниями и прощением. Выслушивание группы ни в коем случае не является нейтральным, оно скорее имеет свою позицию, что обеспечивает развитие разных форм само-переживаний (self-experience). Группа-как-свидетель действует в роли живого третьего между двумя антагонистами. Резюмируя, можно сказать, что свидетельское присутствие группы:
- создает рефлексивность для оскорбленной стороны;
- стимулирует позитивную, но, тем не менее, гибкую этику, замещая жесткое Супер-Эго социальной гибкостью;
- создает для индивида восприимчивость (рецептивность) в отношении внутренних частей, которые отрицались, отвергались либо отмечались как постыдные.
Другой аспект, возможно, более необходимый для обеспечения прощения, – это состав группы, включающий многих людей, которые могут репрезентировать разных персонажей из жизни оскорбленной стороны, как из прошлой, так и из настоящей. Эта множественность делает возможным использование другого члена в качестве замены неприятного первичного объекта, а через это возможно осуществление межличностного процесса. Прощение через замещающий объект можно назвать замещающим прощением. Этот элемент присутствует исключительно в групповой терапии.
Резюмируя, можно казать, что процесс прощения состоит из двух основных элементов – процесса репарации и межличностного процесса. В случае Нельсона Манделы мы видим, как 30 лет, проведенные им в тюрьме, включили глубокий внутренний процесс, освободивший его от гнева, заставив признать, что хорошее и плохое есть в каждом человеке, и развив в нем сильное желание не вести себя подобно поработителям и мучителям. После этого последовал межличностный и публичный процесс, после которого его выпустили на свободу и дали почетную должность. Он ничего не забывает, отправив на экскурсию группу белых туда, где в заключении содержали и истязали чернокожих, и достигает полного прощения, что позволяет ему изменить реальность. В случае Кафки отсутствие межличностного уровня, который мог бы послужить причиной возникновения раскаяния, признания вины и прямого обращения к обидчику, помешало процессу полного прощения.
Пример работы терапевтической группы, приведенный мной, демонстрирует, что группа способна содействовать полноценному развитию процесса прощения как на символическом, так и на конкретном уровнях. Благодаря поддержке группы и ее функции в качестве свидетеля, Омер смог увидеть, что те части целого, которые присутствуют в значимом другом, в отце или Эли, на самом деле присутствуют и в нем самом. То, что он ранее осуждал в своем отце, есть и в нем. Это стало первым шагом к полному прощению. Хотя извинения последовали, по сути, не от того, кто нанес первичную обиду, процесс свидетельского присутствия и трансферентные качества группы дали Омеру возможность испытать облегчение, вызванное этими явлениями, а также отказаться от потребности в мести.
Библиографические ссылки
- Akhtar, S. (2002). Forgiveness: Origins, Dynamics, Psychopathology, and Technical Relevance. Psychoanal Q., 71:175-212.
- Akhtar, S. (2009). Good Feelings. Karnac: London.
- Horwitz, L. (2005). The capacity to forgive: intrapsychic and developmental perspectives. J.Amer.Psychoanal. Assoc., 553: 485-511.
- Kafka, F. (1954). “Dearest Father” in Wedding preparations in the country, and other posthumous prose writings, Tr. E. Kaiser and E. Wilkins, London: Secker and Warburg.
- Klein, M. (1935). A contribution to the psychogenesis of manic-depressive states. Int.J. of Psychoanal., 16, 145-174.
- McCulough, Thoresen, C. E., Harris, A. H. S. and Luskin, F. (2000). Forgiveness and Health: An Unanswered Question. In: Forgiveness: Theory, Research, and Practice, ed. M. McCullough, K. Pargament& C. Thoresen. New York: Guilford Press, pp. 254-280.
- McCullough, M.E &Witvliet, C.V. (2002) The psychology of forgiveness. In: Handbook of Positive Psychology. 2: 446-455.
- Poland, W. S. (2000), The analyst’s witnessing and otherness. J. Amer. Psychoanal. Assn., 48: 17-34.
- Smith, H. (2008). Leaps of faith: Is forgiveness a useful concept? IJPA, 89:919-936.
- Thoresen, C. E., Harris, A. H. S. and Luskin, F. (2000). Forgiveness and Health: An Unanswered Question. In: Forgiveness: Theory, Research, and Practice, ed. M. McCullough, K. Pargament& C. Thoresen. New York: Guilford Press, pp. 254-280.
- Urlich, I. Berman, A. & Berger, M. (2010). Forgiveness, Victmhood and Vengefulness. New York, Nova Science Publishers Inc.
- Ullman, C. (2006). Bearing witness: Across the barriers in society and in the clinic. Psychoanal. Dial., 16: 181-198.
- Van Noort, M. (2003). Revenge and forgiveness in group psychotherapy. Group Analysis, 36(4): 477-489.
- Volkan, V. (2001) Transgenerational transmissions and chosen traumas: an aspect of large group identity. Group Analysis, 34(1): 79-97.
- Eastwood, Clint. (Director). (2009). Invictus [Motion picture]. USA: Warner Bros. Entertainment Inc.
Flowers will never grow
in the spring.
The place where we are right
is hard and trampled
like a yard.
But doubts and loves
dig up the world
like a mole, a plow.
And a whisper will be heard in the place
where the ruined
House once stood.
(Yehuda Amichai)
 Доклад Гила Офер "Прощение и непрощение в групповом анализе" | 482 Kb |
